Белорусскую партизанку в России не признают ветераном Великой Отечественной войны

В Приморском крае начали сбор подписей под петицией о присвоении статуса ветерана Великой Отечественной войны 90-летней Анне Андреевне Соколовой (Шек), которая утверждает, что была разведчицей в партизанских отрядах, действовавших на территории Витебской области в Беларуси.
Анна Соколова, которую официально не признают ветераном Великой Отечественной войны из-за утерянных документов. Фото newsvl.ru

История Анны Соколовой, которую официально не признают ветераном Великой Отечественной войны из-за утерянных документов появилась на сайте Владивостока 15 апреля. «Из документальных свидетельств об участии в войне у нее сохранились лишь телеграмма от Министра обороны СССР на 30-летие Победы да немецкая пуля в спине…», говорится в начале статьи.

Анна Соколова, которую официально не признают ветераном Великой Отечественной войны из-за утерянных документов. Фото newsvl.ru

Анна Шек (Соколовой она стала по мужу), до начала войны жила в Сенно, где и отпраздновала свое 16-летие. А 9 июля как результат неудачи Лепельского контрудара 17-я танковая дивизия вермахта оккупировала этот городок. Далее мы приведем воспоминания Анны Андреевны с некоторыми примечаниями:

«В июле налетели самолеты, стали бомбить. Всю молодежь отправили рыть окопы для наших солдат. От Сенно до речки Березины мы копали долго, месяца два (неясное место т.к. Березина проеткает гораздо западнее Сенно, мост через эту речку в Борисове был захвачен 1 июля, а 3 июля немецким частям удалось переправиться в ряде других мест, — ННВ). Потом нас отпустили: «Идите, мол, по домам». Я вернулась — а там уже ни дома, ничего нет — немцы снесли. Отца немцы расстреляли, ему 42 года было. А маме — 38, ее тоже убили.

Осталась с шестилетним братом и девятилетней сестрой на руках. Пришли в село Козий Рог (локализовать этот топоним в Сенненском районе не удалось, — ННВ) — там тоже рыли окопы (вероятно уже немецкие укрепления, — ННВ). Месяца полтора работали — холодно, голодно, продуктов нет. На стройке дадут кусок хлеба — и то хорошо.

Немцы нашу молодежь уводили в Германию. Поэтому многие, чтобы не попадать к врагу, шли в партизаны. Наш учитель по геометрии (а я семиклассницей была) дал мне бумажку, чтобы я двигалась в деревню Подворец (деревня в Сеннеском районе, сейчас не существует, — ННВ) — это недалеко, километров 20. Там партизаны стояли. Мы с братом и сестрой туда и пришли. Без оружия, без ничего. Командир Леонов (вероятно имеется ввиду Василий Сергеевич Леонов, — ННВ) сразу нас взял под защиту: «Если хоть кто слово плохое об этих детях скажет, вся деревня будет сожжена!» Я была боевая, сразу в отряд попала, так и начала воевать.

Дали девчонке в руки ППШ, показали, как с ним обращаться. Во время одной из вылазок необходимо было убить постового. Я выстрелила — мимо. Немец винтовку повесил и смотрит на нее ошалелыми глазами. Я — на немца. «Стреляй! Стреляй!» — кричит командир. Руки задрожали, на курок нажать не смогла. Фрица командир добил — повезло, что тот никак своих не предупредил о партизанах. А боец Шек получила трое суток гауптвахты.

Когда я вышла, командир Алексеев посадил меня на лошадь — первый раз в жизни. Так я всю войну и ездила верхом, разведчиком стала. Ни от одного задания не отказывалась, — вспоминает участница партизанского движения. — Одну деревню охраняли немцы. Я решила: с одной стороны подъеду — постреляю, объеду — тоже постреляю. И вот когда с другой стороны обошла, по мне открыли огонь. Лошадь убили, а меня ранили. Было это в 1942 году. До сих пор без слез не могу слушать песню — вот эту, где поется: «А первая пуля… ранила коня…» Это же обо мне песня: сначала в коня попали, а потом в меня… Лечила меня жена Леонова — она была медсестрой. Потом деревню обстреляли, ей отбило руки и ноги. Командир просил: «Не могу я смотреть, как она мучится, убейте ее…» Потом сам застрелил.

Дошли до реки Березина (в Оршанском районе не протекает, — ННВ), в деревню около города Орша. Там стоял отряд командира Фёдорова (возможно Михаил Георгиевич Федоров— ННВ), у него было много молодежи. Потом к командиру Заслонову попала. Его убило в 43-м — памятник партизану стоит на вокзале в Орше. Немцы до последнего не оставляли надежду прорваться в Москву. Даже зимой 1944 стремились перейти Западную Двину и двигаться к столице.

По Западной Двине можно было зимой перейти как по суше. А там — и до Москвы уже рукой подать (расстояние до Москвы, мягко говоря, приуменьшено,— ННВ). Мы подождали, пока наши пройдут, а потом взорвали лед. Они собак отпустили, давай убегать. Нас больше боялись, чем обычные войска. Нас ведь не видно. Выстрелишь из-за куста — и был таков. Мы придумали, как сделать, чтобы на минах подрывались только враги: зацепим фугас на катушке. Смотрим — наши идут, приспустили нитку. Немец шагает — натянули. Помню, как в 1945 году (скорее всего в 1944 году, - ННВ) немцы бежали. Смотрим однажды — идут по дороге бойцы. А у них погоны. Мы же привыкли, что у наших «кубики», а не погоны. Мы сразу назад, подкрепление звать. А нам кричат: «Мы свои, свои!»

Когда враги отступали, лютовали особенно: все жгли, никого не щадили. Могли облить бензином ребенка и поджечь. Все горело: леса, животные, дома. Фашистские самолеты летали так низко, вспоминает наша собеседница, что, казалось, летчика можно было по голове погладить. Однажды меня спросили, что самое страшное на войне. Я ответила, что за свою жизнь мне страшно не было. Отца убили, маму — мне все равно было. Но однажды мы прибыли в одно село, из которого немцы ушли. Домов нет, одни ямы, все разбомблено. Я упала, когда увидела — 27 повешенных, 12 детей, пригвожденных штыками к земле. Вот это было страшно.

Война закончилась, есть стало нечего. Дети и взрослые выкапывали из земли сгнившую картошку, чтобы хоть как-то прокормиться. Направили меня в село Капланы (Сенненский район, по докладной секретаря Сенненского РК КП(б)Б Любимцева М.Т. в декабре 1943 года все дворы этого села были разрушены оккупантами, — ННВ), председателем колхоза. Люди 20-летней девчонке помогали, как могли. А потом и Сенненский льнозавод отстроили, пошла туда работать. Брата с сестрой сама поднимала.

Была у меня бумага от командира Алексеева, что я в отряде служила. Пропала. Почти все документы я потеряла. Часть — при переездах, а часть просто сама порвала и выбросила — раньше мы не придавали бумажкам такого большого значения, — разводит руками наша героиня. — Сыну медали дала поиграться — он маленький был, потерял где-то. Самая ценная была — «За отвагу». Только пуля во мне так и осталась. Делали операции — в Москве, Витебске, Омске, Владивостоке, Уссурийске. Хирурги так и не смогли ее достать. Только недавно врач рану почистил так, что она затянулась — до этого много лет делала перевязки каждый день».

Родсветнники Анны Соколовой посылали запросы в военкоматы: в Уссурийске им ничего ответить не смогли; в Артеме сказали: «О-о-о, у нас с партизанами вообще проблемы»; из Минска отклика не было, из Москвы пришел ответ, что архив с данными, возможно, сгорел и Посоветовали обращаться в Витебск, но туда партизанская разведчица писать уже не стала.

«Никогда я ничего у государства не просила, никаких выплат не получала. Муж тоже воевал, в плену был — его в советское время едва ли не фашистом за это считали. Да и не надо мне денег. Таких, как я — забытых ветеранов — много», — приводит горькие слова Анны Андреевны сайт Владивостока.

Официальных поздравлений с Днём Победы Анна Соколова получила только два: от министра обороны СССР Андрея Гречко на 30-ю годовщину Победы над гитлеровской Германией вместе с юбилейной медалью, вторая, тоже 1975 года, — от артемовского горисполкома и горкома КПСС.

Анна Соколова, которую официально не признают ветераном Великой Отечественной войны из-за утерянных документов. Фото newsvl.ru

К сожалению «Народным новостям Витебска» не удалось найти в доступных базах данных сведений о награждении Анны Андреевны Соколовой (Шек) упомянутыми наградами. На данный момент петиция о признании ее ветераном Великой Отечественной собрала уже почти 230 000 подписей.

Меткі: , , , ,

Чытайце яшчэ